А затем, когда казалось, что, кроме нескольких лёгких ранений, нанесённых северянам альвами, те не смогут более причинить викингам вреда, а на железный пол рушился последний вражеский стрелок, Сурт неожиданно отбросил меч на хромированный стол. Легко подхватил из руки умирающего инеистого великана винтовку и, бережно сжимая оружие в длинных когтях, развернулся, выстрелив два раза. Почти навскидку…

Вновь засмеявшись, он отшвырнул дымящееся оружие, перешагнул через труп своего воина, поднял меч и двинулся обратно к круглой генераторной двери, отдавая приказы остальным. В зале опять наступила тишина.

Откладывая окончательно бесполезные ружья и автоматы, викинги обнажали мечи и снимали со спин изрубленные йотунами диски щитов. В образовавшейся передышке иссечённые пулями мутанты прятались в укрытия, а осмелевщие звери вновь выползали из них.

Торбранд, пройдясь вдоль своих людей, поднимал хирд на ноги. Рассматривая свой меч, переделанный Ивальдом в прошлую весну, конунг нахмурился, пальцем пробуя расколовшую гард змеистую трещину. Добрый был меч, да не подвёл бы в последний миг… Дверг, заметив, подошёл, протягивая Торбранду свой.

— Возьми мой меч, если желаешь, конунг. — Но глаза Ивальда наткнулись на презрительный взгляд вождя. Тот покачал головой, поудобнее перехватывая собственный клинок.

— Тебе никогда не понять… — И добавил, словно ссоры не боялся, обидно так, хлёстко: — Бонд!

Над телом Торкеля, которому пуля навылет пробила не только голову, но и кевларовый шлем, конунг на короткое время остановился, не поднимая глаз. Оторванная второй пулей кисть руки с искорёженным раумсдальским браслетом лежала рядом, и конунг обмер, не в силах отвести взгляд. Бывает же, когда мир незримый выходит, становясь за плечом. Пробитый пулей окровавленный браслет причудливым образом заломился, словно бумажный, в одну из сильнейших защитных рун. Нелегко разгадать знаки судьбы…

— Эйвинд, ты сожжёшь тело Торкеля. Остальные идут за мной. Вниз. — Говорить было трудно, но голос Торбранда звенел не от слез. Ярость, с трудом сдерживаемая конунгом, рвалась наружу, требуя крика: — Убивайте. Убивайте всех, кто подвернётся под меч! Нет пощады! Нет сострадания и милости! Мы принесли им смерть! За всех, кто не дошёл, за Бьёрна, Торкеля, Оттара и Рагнара, мы уничтожим их! Сурта оставьте мне! Вперёд, раумы!

И викинги, прикрываясь щитами, стремительно рванулись вниз, перепрыгивая сразу через несколько металлических ступеней. Лестницы задрожали под ногами, а Сурт вскинул голову и заревел, бросая своих чудовищ в рукопашную атаку.

Они сошлись среди аппаратов для демонтажа ракет, две поредевшие волны убийц. Израненные йотуны, уже вкусившие скандинавского железа, и раумы, не менее окровавленные и измотанные. Сшиблись со страшным грохотом, переворачивая столы, машины и станки, неловко разбивая и уничтожая живые агрегаты мутантов. Меч вновь столкнулся с когтем, вновь закричала разбуженная кровь. Бесплотными тенями викинги врезались в редкий строй великанов, вновь кромсая огромные тела. Хруст, крики, стоны и рёв смешались над битвой, а сам Сурт, поигрывающий мечом возле массивной круглой двери, лишь продолжал смеяться.

— Ты понял, с чем столкнулось человечество, конунг?! Ты видел число моих воинов?! Здесь лишь малая часть, они уже все наверху, среди ваших поселений и жалких догнивающих городов! Дети уже не слышат моего голоса! Они ушли, чтобы самостоятельно найти свой путь, а ведь таких как я не один десяток!

Руки и плечи яростно ходили из стороны в сторону, защищаясь и круша, клинки тупились о лбы мутантов, лилась кровь, полосами захлёстывала экраны компьютеров и густо стелилась по полу.

— Они растут и уходят, готовясь к последнему удару, когда мы наберём сил, чтобы окончательно утвердить своё право на жизнь на этой планете, конунг! Глупые люди копошатся в своих дрязгах, словно черви внутри трупа, даже не подозревая, что на смену им идёт новая раса! Как там говорят Миссионеры? Имя моё — Легион! Целый легион детей, жаждущих жизни, когда от траппёров не нужно будет бежать в леса и рыть тёмную берлогу! Вы сами породили нас — законный продукт эволюции, следующую ступень развития человека!

И Сурт яростно, триумфально захохотал, сорвавшись на пронзительно верещание.

— Вперёд, вперёд, мои воины, ешьте людей, рвите их грязную плоть! Глупцы, какие же вы глупцы, северяне! Теперь, изловив вашего волшебного Фенрира, я буду способен на сто крат большее, создав настоящее племя победителей!

Ошмётки срубленной когтями и мечами плоти отлетали в стороны, с хрустом и треском ломались щиты и кости, последние выстрелы из пистолетов в упор, где сцеплялись в рукопашной, уносили прочь жизни великанов. На полу стало скользко, сражающиеся врезались в машины и столы, сдвигая их или опрокидывая.

Не щадя друг друга, смертельные враги тратили на борьбу свои последние силы. Альвы, умирая от собственных чар, изнутри изгрызающих их ослабленные битвой мозги, посылали на северян последние волны заклинаний. Кровавые руны на руках и лицах викингов шипели, вспыхивали искрами, светились и истекали красными слезами. От изрубленных великаньих тел шёл тонкий ядовитый дым.

Но вот Сурт замер, опуская меч, ухмылка медленно сползла с его звериного лица, а верхняя губы приподнялась в оскале. Перед великаном, стряхивая с левой руки остатки щита, стоял конунг раумов, забрызганный кровью йотунов от ног до головы. Прорвавшись через битву, он все же прошёл свой путь, предначертанный руной. Из-под рассечённой ударом когтя полумаски шлема, сквозь пряди красных слипшихся волос на Сурта смотрели человеческие глаза. Зверь заревел, вскидывая оружие, а человек левой рукой достал из-за пояса широкий нож на костяной рукояти.

— Пока в Мидгарде живут люди, хотя бы наполовину похожие на раумсдальцев, ни тебе, женоподобный ублюдок, не знающий собственного отца, ни подобным тебе не видать дневного света! О, великий Один, — конунг выпрямился, поднимая вверх меч и нож, — я обещал тебе жертву, так прими же её! — И человек, доходящий великану лишь до пояса, сам бросился в атаку, ныряя под широкий клинок меча Сурта.

Любой, хотя бы раз держащий в руках меч, знает, что у противника с коротким оружием есть очень, ну крайне мало шансов уцелеть против вооружённого двуручным мечом воина, если тот умеет им владеть. Но конунг и нежелал оставаться цел. Он хотел одного — убить, прежде чем сам будет убит.

Потом скажут, что со стороны было похоже, словно огромный красный змей сцепился с белым волком. Две тени сплелись в одну, теряя привычные человеческие очертания, а сражающиеся воины невольно замирали, оглядываясь на поединок вождей. Звериные силуэты сшибались, яростно кусая друг друга железными клыками, во все стороны разбрасывая красный кровавый бисер. Рычание и тонкое шипение наполняли воздух, с треском лопалась разодранная плоть.

А потом они откатились друг от друга, оба рычащие, страшные, полуживые. Изорванный когтями и клинком Торбранд, отлетевший на несколько метров, глаза которого сверкали теперь лишь ещё ярче, и йотун, в ужасе хватающийся за пробитую грудь и крепко засевший в ней обломок широкого скандинавского меча.

— Ко мне… — прохрипел великан, отшатываясь к круглой двери и сползая по ней, оставляя кровавые разводы. Костяной нарост вокруг его шеи со скрежетом оставлял на железе неровные царапины. — Ко мне, мои дети… Убивайте! — Его медвежья морда окончательно потеряла очертания змеиной, а из горла с бульканьем пошла кровь. — Не дайте уйти никому… Вперёд…

И йотун рухнул на пол, роняя из левой лапы меч. Тёмная волна, исходящая от умирающего великана, двинулась через зал, заставляя каждого оставшегося в живых мутанта содрогнуться в агонии. А Торбранд вдруг нашёл в себе силы, отбросил крестовину рукояти и вскочил, в мгновение ока оказываясь рядом с Суртом. В его звериных зрачках двумя горнами полыхало беспощадное пламя мести, абсолютной жестокости и боевой злобы. Обеими руками подхватывая с пола огромный меч великана, он наступил на широкую грудь врага, едва бессильно не завалившись вперёд. Удержался, глядя в закрывающиеся глаза повелителя зверей.